«Безымянка» — одна из самых выразительных станций самарского метрополитена. Ее авторами выступили архитекторы Алексей и Дмитрий Моргуны, Александр Темников и художник Андрей Кузнецов. О концепции проекта и его реализации рассказывает один из его создателей — Дмитрий Алексеевич Моргун.
Наша семья участвовала в проектировании трех станций самарского метро, две из них построены. В свое время проводился внутренний конкурс. Участие было почти добровольное. Архитекторы разработали темы, сделали, по-моему, 17 станций и отвезли на утверждение в Москву — в Метропроект. Там был большой разбор полетов, позвали всех авторов. Рассмотрение шло в огромном зале, потому что материалы были объемные. По каждому проекту 5-6 планшетов на 72-сантиметровых подрамниках. Возили их на специально нанятом грузовике.
Мама у меня делала станцию «Самарская», отец с Темниковым (Александр Федорович Темников, прим А.А.) «Безымынку». «Московскую» (изначально «Карла Маркса», прим. А.А.), которую мы потом полностью переделали, тогда проектировал кто-то другой. Ее мы делали в 1990-е. К тому времени очень сильно изменились нормативы, да и Карл Маркс был уже не актуален.
Главная станция, которую мы проектировали, была, конечно, «Безымянка». По крайней мере, она для нас стоит в особом ряду. По времени ее начинали вместе со всеми остальными, но потом возникли переделки по нормативам. Отец сказал: «Я не успеваю, Саша (Александр Федорович Темников) тоже, а там большой объем переделок. Давай включайся».
Темников не возражал.
Мы очень сильно переделали архитектуру станции по сравнению с теми эскизами, которые утвердили в Москве. Сначала были поперечные пилоны, а потом мы перешли на стойки-балки. Убрали рельефы со стен, вместо них сделали плоские надписи. И самое главное, ввели плоские рисунки путевой стены. Их делал московский скульптор Андрей Николаевич Кузнецов. В то время я получал второе высшее образование в Москве, и ходил к нему на комбинат. Мы обсуждали с ним изменения, сделали небольшой макетик, а потом он выставил это все на худсовет.
Для отца эта станция — возвращение в военное время. В самом начале августа 41-го он эвакуировался с Украины. Уходили втроем — он, сестра и мама. Отец у него был военным инженером, его оставили работать на заводе. Ехали месяц — пароходами, лошадьми, прочим транспортом. Добрались до Сталинграда. Тогда это еще был тыл, даже самолеты не долетали. Пошли все вместе смотреть расписание пароходов. В это время подошел один, и толпа на пристани не дала им выйти — вдавила на пароход. Оказалось, он шел вверх по течению, в Куйбышев.
Здесь отец устроился на авиационный завод, который тоже эвакуировали в сентябре. Ему шел 17-й год, только школу окончил. Взяли клепальщиком. Он собирал самолеты Ил-2, тогда еще первый вариант, без стрелка-радиста.
Спустя какое-то время отец захотел поступить в архитектурный. В Куйбышев приехала секция архитектурная, он успешно сдал экзамены и собрался ехать в институт. Но в день увольнения с завода потерял бронь. На следующее утро пришел патруль — ему вручили повестку и отправили служить на Дальний Восток. Это был 43-й год. Там он пробыл до конца войны. Япония так и не вступила в войну, а в 45-м наши сами пошли в контрнаступление, это длилось месяц с чем-то. В октябре отец демобилизовался и уехал в Москву. Его взяли в Московский архитектурный институт кандидатом, а через три месяца зачислили студентом. Он решил, что хочет стать архитектором, это его судьба.
Работа на заводе, конечно, отразилась в архитектуре станции «Безымянка». На заводе отец работал год с лишним. Приехал в сентябре 41-го, а поступил туда, наверное, в октябре. «Я помню эти темные цеха, рабочее место с небольшой подсветочкой, — говорил он. — Давай колонны так же сделаем, высветим их, заглушим свет на потолке».
Самое интересное, что Кузнецов тоже был эвакуирован в Куйбышев в декабре 41-го и прожил здесь какое-то время. Для них двоих «Безымянка» была возвращением к тому периоду жизни, который невозможно забыть. Все эти личные ощущения отразились в конце концов в архитектуре станции. Это ощущение пространства. Плюс достаточно прямые вещи на стенах — самолеты, парашюты. Через скупые детали тонко передается атмосфера.
Спустя какое-то время в карельских болотах нашли сохранившийся штурмовик. Проект его установки в Самаре тоже делал отец (памятник штурмовику Ил-2 на пересечении проспекта Кирова и Московского шоссе, прим. А.А.). Это была его вторая встреча с Илом.
Когда станцию начали строить, надо было подобрать материал — белый мрамор и черный габбро-диабаз. Здесь их не было. Я ездил в Ташкент, рядом с ним есть Газалкентский камнеобрабатывающий комбинат. Познакомился с директором:
— Чай пьёшь?
— Пью.
— Какой?
— Зелёный.
— Наш человек! Ты откуда?
— Из Куйбышева.
— Прямо говори, что тебе надо?
— Четыреста метров черного гранита, габбро-диабаза.
— Эх, отдали уже часть… Ладно, наскребём 400 метров. Тебе для чего?
Я рассказал. В итоге мы все получили. Отделочники были очень рады. Эту станцию мы сделали так, как и задумали.
Текст: Армен Арутюнов.
Современные фото: Инга Пеннер.
Архивное фото: из архива Моргунов.